На пороге — лето. А в вашем почтовом ящике — письмо.
Как раз вовремя, правда?
Пусть чтение маленького послания от поэтессы Маши Калеко станет своего рода красивым прощанием с этой весной. Вспомните первый вечер с открытым окном, первую песнь соловья, первую грозу и, возможно, еще что-то — очень личное… То, что отныне вы захотите сохранить навсегда!
Письмо в никуда,
г. Кёльн
Я посылаю письмо в весну, письмо кому-то, кого, вероятно, не существует.
Бумага, которую я исписываю прямыми латинскими буквами, совсем не изысканная. А ведь я могу припомнить время, когда отсылала безукоризненные в почтовом отношении письма…
Я не принадлежу к тем, у кого всегда наготове так называемые «чувства». Однако же все началось с букета желтых примул. Вы, наверное, посмеетесь, если я расскажу, что тот весенний день начался солнечными лучами, голубизной неба и прочими мелкими атрибутами, и что только поздним вечером, когда я выглянула из моей комнаты в темнеющий колодец двора, я встретила весну. Я стояла у окна, день незаметно уходил, и несколько жалких световых пятен, остатков заходящего солнца, лежали рассеявшись на земле. Помню, что у меня была весенняя головная боль, я высунула голову из окна – не то чтобы, кроме воздуха, я хотела глотнуть «вечернее настроение» или такого рода «впечатлений», нет, я получила в предыдущие дни достаточно впечатлений… Я точно помню, что спокойно приняла к сведению серебряное порхание первой бабочки над решеткой балкона. Я стояла одна в вечерней тишине моей комнатки и прислушивалась ко двору внизу. Скрип дверей, отзвуки шагов. Широко распахиваются окна, звенят тарелки за гардинами, с которыми играет ветер, время ужина. В выходящей на улицу части дома и в боковых флигелях бодрые семейки идут, согласно программе, к ужину. Двигаются туда и сюда стулья, звенят ложки, из открытого окна вылетает полфразы. Еще не наступила ночь, солнце не совсем зашло, но и луна пока не появилась. Бодрые семейки уже включили электричество – они не хотят нарушать их порядок и не любят небрежную полутемноту… Вечер был как тысячи других вечеров, совершенно обычный весенний вечер, массовый продукт дневной фабрики господа Бога, и Он при его изготовлении, конечно, не думал, что этот смехотворный экземпляр Его продукции станет для какой-то бездельницы там внизу началом весны.
Предыдущие дни я совсем не заметила, они просто прошли мимо меня. Безоблачное небо, тепло и свет – исполнение моих голодных зимних фантазий – все это я не восприняла. Но теперь, когда день клонился к вечеру, когда тяжесть нависающих домов во дворе и скудная пара квадратных метров неба легли на мое сердце, теперь я проснулась. И вышло наружу все, что я в последние недели запихала в самый дальний ящичек моей души…
Я не помню, щебетали ли тем вечером птички в парке – наверное, но я их не слышала. Но когда какой-то ребенок своим трогательным тоненьким голоском запел простенькую короткую уличную песенку, на меня нашла бесконечная печаль. Я почувствовала себя отринутой и покинутой… Все это пронизало меня, как будто снова хотело поселиться во мне.
«И не исключено, что я надену сегодня отчаянное летнее платье, причем просто для себя самой»
Нет, сказала я себе, одна с моими голыми стенами и мебелью, нет, сказала я с вызовом. Это было смешно, но и раньше так тоже начиналось. Значит, оно пришло опять. Последние недели проползли мимо меня, да и последний год тоже. Все было впустую. То, что я делала, я могла бы не делать, и наоборот, то, что я оставила в стороне, я должна была бы сделать. Все в прошлом…
Вот так сообщила о себе весна. Как будто кто-то объявил: «Весна!». Безутешная остановка на пути в следующий год…
Таким был этот вечер. Его нельзя просто так вырвать из календаря, так как не существует таблеток против боли в нашей душе.
Но сегодня… если сегодняшним утром я вырвала листок из моего старого серого с мраморными разводами школьного дневника с белой наклейкой «Тетрадь для сочинений» для того, чтобы написать письмо, то это ничто иное, как игра весеннего утра. Сегодня может даже случиться, что я начну петь от восторга – от сплошных ярких солнечных бликов на линованной бумаге и на моих старых обоях. Я не могу умолчать, что утром тихо улыбнулась первой сирени на чужом балконе, как будто предыдущие вечера навсегда ушли в прошлое, далеко-далеко от берега, куда меня выбросил этот день. И не исключено, что я надену сегодня отчаянное летнее платье, причем просто для себя самой. Кто знает, если я этим вечером подойду к окну, не пронесется ли через мою голову мысль о лете, о голубых озерах и об отдыхе под цветущими деревьями.
Да, вот такой сегодня день.
Все утро я почти и не думала о каком-то определенном письме. Ранним утром кто-то даже прислал мне свежий букет желтых примул, и я не подумала спросить, от кого он. Хотя…
Я посылаю письмо в мир, письмо кому-то, кто, наверное, вовсе не думает обо мне. Но я хочу передать ему привет, из-за его вечеров, когда он стоит у окна перед мрачными дворовыми колодцами, из-за первой сирени, цветущей для него на чужом балконе. Для него я царапаю мои тонкие буквы на последнем листе той школьной тетрадки, которая когда-то приняла мысли ухоженного ребенка, ребенка, который не стал счастливым, но стал взрослым.
Я посылаю это письмо кому-то, о ком я так и не знаю, встречалась ли с ним когда-нибудь…
Маша Калеко
Маша Калеко/Mascha Kaléko (07.06.1907 – 21.01.1975) —
еврейская поэтесса.
Перевод с немецкого Бернхард Хайльман, Михаил Шнейдерманн.
