Это был тот еще перелет! Старый аэроплан, лететь на котором предстояло двенадцать часов, не выдержал.
На полпути один из двигателей отказал, пришлось вернуться и два дня ждать починки. Уже при посадке на Азорских островах произошла поломка шасси. Еще восемнадцать часов томительного ожидания. Кульминацией стало падение в воздушную яму на 1500 метров во время перелета через океан. Стоило ли рисковать жизнью? Да, да, да! Ведь на том конце Атлантики, в Чикаго, ее ждал возлюбленный. И чувство, помноженное на страсть, было сильнее любых страхов.
«Жди меня дома с хорошим виски, ветчиной и вареньем, потому что я буду усталая и голодная. И запаси побольше любви, скупи все лучшие марки любви местного производства в бутылках и банках, какие есть у вас в бакалее. Милый, я не могу и даже не пытаюсь выразить, как я счастлива…»
Самолет приземлился. Они встретились.
В вашем почтовом ящике — новое письмо.
В самолете, суббота, вторая половина дня,
Ньюфаундленд,
17 мая 1947 года
Мой милый, чудесный, любимый «молодой абориген»,
ты опять заставил меня плакать, но нежными слезами, нежными, как все, что исходит от тебя. Я села в самолет, открыла твою книгу, и мне захотелось увидеть твой почерк. Я взглянула на титульный лист, жалея, что не попросила написать мне что-нибудь на память, и вдруг увидела твою надпись, красивую, ласковую, полную любви. Я уткнулась носом в иллюминатор и расплакалась прямо над синим морем, но это были сладкие слезы, слезы любви, нашей любви. Я тебя люблю.
Шофер такси спросил: «Это ваш муж?» — «Нет». — «А, значит, друг? — и добавил сочувственно: — Как он переживает!» Я не удержалась и ответила: «Нам тяжело расставаться, ведь Париж так далеко!» Тогда он с большой теплотой заговорил со мной о Париже. Хорошо, что ты не поехал со мной: на Мэдисон авеню и в Ла-Гуардиа были какие-то знакомые — один бог знает, до чего противными бывают иногда французы, и тут оказался как раз худший вариант.
«Когда внутри все бурлит, то самолет, по-моему, самый подходящий способ передвижения: он гармонирует
с состоянием души»
Я была не в себе, не могла даже плакать. Потом самолет наконец взлетел. Люблю самолеты. Когда внутри все бурлит, то самолет, по-моему, самый подходящий способ передвижения: он гармонирует с состоянием души. Самолет, любовь, небо, боль, надежда — все сливается в одно. Я думала о тебе, перебирала в памяти каждую мелочь, читала твою книгу, которая, кстати, мне нравится больше, чем предыдущая. Нам подали виски и прекрасный обед: курица в сметане, шоколадное мороженое. Ты пришел бы в восторг от этих видов: облака, море, берега, леса, деревни — все как на ладони, и ты улыбался бы своей теплой мальчишеской улыбкой. Над Ньюфаундлендом уже сумерки, а в Нью-Йорке было только три часа. Остров необычайно красив, весь в темных соснах и тихих печальных озерах, а кое-где — вкрапления снега. Тебе бы наверняка понравилось.
Мы приземлились и теперь должны ждать два часа. Интересно, где ты сейчас? Может быть, тоже в самолете? Когда ты вернешься в наш маленький дом, я буду ждать тебя там, спрятавшись под кроватью, да и просто везде. Теперь я всегда буду с тобой — на унылых улицах Чикаго, в надземке, в твоей комнате. Я буду с тобой, как преданная жена с любимым мужем. У нас не будет пробуждения, потому что это не сон: это чудесная реальность, и все только начинается. Я чувствую тебя рядом, и, куда бы я теперь ни пошла, ты последуешь за мной — не только твой взгляд, а ты весь, целиком. Я тебя люблю, вот все, что я могу сказать. Ты обнимаешь меня, я к тебе прижимаюсь и целую тебя, как целовала недавно.
Твоя Симона
Письмо адресовано возлюбленному французской писательницы Симоны де Бовуар/Simone de Beauvoir (09.01.1908-14.04.1986) американскому писателю Нельсону Олгрену/Nelson Algren (28.03.1909 — 09.05.1981).
Их роман на расстоянии длился семнадцать лет, с 1947 по 1964 год.
Перевод с английского и французского Ирины Кузнецовой.
