Они встретились в одном из самых романтичных городов мира. Венецианские лодки плавно покачивались в такт разговору, и все вокруг – даже они сами – казались частью прекрасной декорации…
Оба свободные сердцем, они сразу почувствовали, как до боли нужны друг другу и как похожи.
«Я думаю, нас подарили друг другу…», — писал Он.
Три страстных, ярких и головокружительных года завершились болезненным разрывом, оставив нам роман в письмах, один из лучших, когда-либо написанных мужчиной.
Была ли это величайшая история любви или величайшая иллюзия? Думаю, чтобы ответить на этот вопрос, нужно быть теми, кто это испытал…
Письма Ремарка к Марлен Дитрих можно найти в электронном формате, но все-таки рекомендую бумажное издание. Шуршать страницами, загибать уголки, отмечать карандашом мысли, а потом зачитывать их вслух кому-то очень близкому… Ммм… особое удовольствие!
Тем более, перед нами не обычные письма. Ценителям творчества писателя известно, как искусно он обращался со словом, но здесь… слово служит не мыслям — чувствам! И может почти все. Дотронуться до тебя. Раздеть. Овладеть. Приласкать. Рассмешить или расторгать до слез. Перенести в несуществующие миры и заставить поверить в их реальность. Чувства оживают, обретают плоть и кровь… Пылают щеки, гулко стучит сердце… Читать эти письма «восхитительно стыдно»! Это проникновение в самые интимные глубины естества. Такие, в которые в одиночку идти обычно не осмеливаешься.
Если вам удастся уединиться на несколько часов с книгой, – обещаю, в наш бренный мир вы вернетесь немного другим человеком. Но прежде… прочтите самое первое письмо, которое было написано в маленькой швейцарской деревушке Порто-Ронко, у голубоглазого озера Лаго-Маджоре. Признаюсь, оно — мое любимое. Потому что навсегда запечатлело момент, когда все только начинается…
P.S.
Говорят, что после смерти актрисы в ее квартире среди бережно сохраненных фотографий, костюмов и других памятных реликвий нашли письма Ремарка со следами от слез…
Порто-Ронко,
24 ноября (?) 1937 года
Большая комната наполнена тихой-тихой музыкой —
фортепьяно и ударные, — это все Чарли Кунц*, десятка два пластинок которого нанизаны на штырь моего проигрывателя. Это музыка, которую я люблю — чтобы отлететь, предаться мечтам, желаниям…
Вообще-то мы никогда не были по-настоящему счастливы; часто мы бывали почти счастливы, но так, как сейчас, никогда. Согласись, это так. Иногда это было с нами, иногда это было с другими, иногда одно с другим смешивалось — но самого счастья в его полноте не было. Такого, чтобы не представить себе еще большего; все было словно пригашено, как и сейчас. Ты вдумайся — только будучи вместе, мы его обретаем.
Пылкая моя, сегодня ночью я достал из погреба в скале самую лучшую бутылку «Штайнбергер кабинет» урожая 1911 года — из прусских казенных имений, элитное вино из отборного предзимнего винограда. С бутылкой и с собаками я спустился к озеру, взбаламученному и вспенившемуся; и перед собаками, и перед озером, и перед ветром, и перед Орионом я держал речь, состоявшую из считанных слов, — и тут собаки залаяли; они лаяли, а озеро накатило белый вал, поднялся ветер, и мы ощутили на себе его сильные порывы, Орион замерцал, словно брошь девы Марии, и бутылка, описав дугу, полетела сквозь ночь в воду, как приношение богам за то, что несколько лет назад они в этот день подарили мне тебя.
«Золотисто-желтое вино начнет лучиться и благоухать, оно запахнет осенью, пышной осенью рейнских равнин, грецкими орехами и солнцем, жизнью, нашей жизнью, любимая…»
Может быть, она достанется там, внизу, сомам, которые будут перекатывать ее своими мягкими губами, а может быть, окажется у убежища старой замшелой щуки огромного размера, или у норы форели, узкое тело которой усыпано красными пятнышками; она вырожденка, эта форель, ей хочется мечтать, сочинять рифмованные форельи стихи и снимать быстротечные форельи кинофильмы; а может быть, через много-много лет, когда рты наши будут давно забиты темной землей, бутылка попадет в бредень рыбака, который с удивлением вытащит ее, поглядит на старую сургучную печать и сунет в боковой карман своей штормовки. А вечером, у себя дома, когда минестра** уже съедена и на каменном столе у кипарисов появятся хлеб и козий сыр, он не торопясь поднимется, сходит за своим инструментом и собьет печать с бутылки, зажав ее между коленями. И вдруг ощутит аромат — золотисто-желтое вино начнет лучиться и благоухать, оно запахнет осенью, пышной осенью рейнских равнин, грецкими орехами и солнцем, жизнью, нашей жизнью, любимая, это наши годы воспрянут, это наша давно прожитая жизнь снова явится на свет в этот предвечерний час, ее дуновение, ее эхо, — а не знакомый нам рыбак ничего не будет знать о том, что с такой нежностью коснулось его, он лишь переведет дыхание, и помолчит, и выпьет…
Но поздним вечером, когда стемнеет, когда рыбак уже давно спит, из ночи, словно две темные стрелы, вылетят две бабочки, два смутных ночных павлиньих глаза — говорят, будто в них живут души давно умерших людей, испытавших когда-то счастье; они подлетят совсем близко, и всю ночь их будет не оторвать от края стакана, со дна которого еще струится запах вина, всю ночь их тела будут подрагивать, и только утром они поднимутся и быстро улетят прочь; а рыбак, стоящий со своей снастью в дверях, с удивлением будет смотреть им вслед — ему никогда прежде не приходилось видеть в здешних местах таких бабочек…
Эрих Мария Ремарк
Письмо адресовано возлюбленной немецкого писателя Эриха Марии Ремарка/Erich Maria Remarque (22.06.1898 — 25.09.1970) актрисе Марлен Дитрих/Marie Magdalene «Marlene» Dietrich (27.12.1901 — 06.05.1992).
Фактически их роман длился три года, с 1937 по 1940 год. Но на самом деле — всю жизнь.
*Чарли Кунц (18.08.1896 — 16.03.1958) — британский пианист, мастер «мелодии и ритма с выражением».
**Минестра или минестроне/Minestrone — итальянский суп из сезонных овощей с травами, бобами и кусочками лапши.
Письмо из архива Marlene Dietrich Collection Berlin (MDC) #212.
